Кому в раю жить хорошо... - Страница 44

В общем-то это были люди — обычные люди. Их не пугал убитый ими человек. Они знали, что когда все закончится, он встанет и будет жить. Не важно как, но будет, добра они ему не желали, он не существовал для них ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Он им был не нужен, не интересен, помеха. И совсем по другому относились к вампиру. Его хотели, от него ждали, с ним собирались провести остаток дней. И каждый торопился устроить себя. Многие из них даже не верили, что произведенное ими действо решительно изменит их собственные судьбы.

Изменило. Вампир высоко взлетел, и Боги земли кормились с его ладони.

Но что такое полвека для Дьявола, который придумал время?!

Манька смотрела на них и понимала, что слово Ад им как пряник. Самые светлые чувства, именно, только самые светлые чувства должен был увидеть Дьявол. Или их Спаситель, который не знал их, но желал напоить кровью своей души. Он не вскрывал вену, но чашу, выпитую за одним столом с такими же вампирами, которых проклял сам, назвал кровью, а само действо поеданием плоти. А празднование — тайной вечерей. Правильно, а дальше наступала ночь, у которой не было конца. Великие люди склонили перед вампирами головы. Взять ту же Иоанну, жену Хузы, домоправителя Иродова, которая служила ему своим имением. А проще, имуществом мужа, добытого Хузой на службе у царя… Мудрость ее оставила ее в тот же миг, как голова слетела с плеч. И с какой, должно быть, радостью, узнал Спаситель о смерти своего брата Ваньки-дурака, который признал в Йесе своего Бога! И пришли к нему Апостолы, и похвастались: «и что сделали, и чему научили». Надо полагать, Иродиаду, жену Иродову, — и похвалил их Йеся и отправил отдыхать в пустынное место…

Едущие плоть и пьющие кровь не гнушались ничем и ничьим имуществом. Немногие люди поняли бы смысл высказываний вампира. Даже сейчас, спустя столько столетий, их окрыляла надежда, когда они глумились над землей, которая уже была и снова станет прахом. Довольные лица, счастливые улыбки, ужимки, и моменты флирта, перед тем как произнести слова и совокупиться. Немногим она отличалась от них, пока Дьявол не показал ей оборотную сторону медали. Никто не пугался могильных камней, который упал на каждого, кто искал убить землю. Они и ведали, что творили, и не ведали. Как Дьявол, благовествование тоже было о двух концах.

И она бы думала так же. И возможно, встретив убитого ею человека, подумала бы о нем: «как он упал!»

Странно, столько людей открывают, что умерших Бог не берет к себе, что лежат они в своих могилах, и просят то об одном, то о другом, взывая к живым и иногда вырывая их из жизни. Голова их, как сломанный механизм, обращается только в ту сторону, где написано: человек — существо бессмертное. Множество мертвых людей, не приготовив себе свои одежды, торопились приготовить ее другому.

Но одинокий и неунывающий Дьявол учил ее — и тьма не закрыла ямы, уготовленной ей. А сколько людей погибло?! И сколько проклятых ждут смерти вампира, закрывая от осквернения свои два аршина, которым Дьявол сказал: «достань землю — и будешь жить!» Как не противен был Дьявол сам по себе, когда издевался над нею, как бы ненавидела она его уроки — когда из всех щелей начинала вылазить нечисть, она его любила. И она не радовалась так, как радовался он, когда ей удавалось успокоить навеки смердящую тварь.

«Суки! — с неприязнью подумала она, вглядываясь в свое лицо и высматривая печати мертвецов. Мысль легко ушла в землю, но легла на поверхности и застряла. Она еще раз убедилась, как глубоко в земле (в ее земле!) размножились змееподобные черви, накладывая на ее собственный голос печать молчания. — Трусы! Подонки!»

Манька и черт будто вернулись во времени: черт снова ползал у ее ног. Второй исчез, будто провалился сквозь землю. Не в первый раз. Не прыгнул за спину, а растаял.

— Давай помогу, — предложила Манька и, не дожидаясь ответа, быстро собрала карты, вручив их черту.

Черт отшатнулся и, недовольный, положил их в карман, оттянув от себя кожу. В глубине зрачков зажглись хищные угольки. Он быстро переменился: перед Манькой предстал молодой человек с нагловатой развязной улыбкой, чуть выше ее, одетый в дорогой элегантный костюм-тройку с жемчужными запонками, с такой же, украшенной жемчугом золотой прищепкой для галстука. Светлый галстук из атласной ткани с вышитым по краю узором едва ли был завязан, ботинки из редкой кожи блестели от полировки. Лицо его она не успела рассмотреть, или, может быть, лица он не имел вовсе: черт-мужчина изготовился и перепрыгнул через голову. И не успела она моргнуть глазом, как ухнула куда-то во тьму с разнополосьем.

Не первый раз черт не ответил взаимностью: могла бы сообразить, черт — всего лишь инструмент. Манька искала черта, но он исчез. В третьем глазу рябило хуже, чем в двух передних. Лишь неясная тень на мгновение мелькнула на спине, там, где были крылья, которую она заметила не то глазами, не то затылочным зрением, и отступила…

«Нам страшно жить!.. — мысль была не к месту, но прошла по земле, как ее собственная, с той разницей, что не стала ею, чуть сместившись влево, и там, откуда она снизошла, осталась печаль. — «Грунь…» — глубокий мысленный голос оборвался. Внезапно Манька уловила на спине некоторое шевеление. Без источника… источник остался недосягаемым для глаз и внутреннего ока. — «Я не делала…» — мысль, тем же тембром, прошлась по земле снова, едва уловленная сознанием. Манька искала молодого человека, меньше всего думая в этот момент о Грунях, и мысль ее покоробила. Она снова и снова обращалась к тому месту, откуда исходил мысленный позыв. Взгляд рассеивался и тормозил, будто кем-то выдавливаясь. Чувства размножились и опять обрели самостоятельность, перебивая друг друга, заспорив между собой, но теперь она могла их видеть.