Кому в раю жить хорошо... - Страница 52

Чешуйчатый широко улыбнулся (оскалился злобной ухмылкой), развел руками.

У Маньки затряслись колени.

— Вы в Раю ( в Аду), — ответил незнакомец. — Добро пожаловать (Пошла ты …)!

Манька заметила, что губы незнакомца не произнесли ни слова. Она облизала сухие губы. Он разговаривал с ней, или молчал все это время? Недоумение сменилось изумлением: он телепатировал ей, как Дьявол. Но кто бы мог подумать! Конечно, Дьявол же говорил, что язык у всех один… был, пока люди его не смешали…

— Пожалуйста, мне надо… — Манька подняла с земли горсть камней и протянула чешуйчатому рогоносцу с мечом.

Чешуйчатый озадачено почесал затылок, пощупал ее крылья. Заметив медальон на шее, он удивленно вскинул бровь.

— Это твой (У кого стащила, чей)?!

Если я начну доказывать, что я его не воровала, радио обязательно ответит наоборот! — с отчаянием догадалась Манька. Лучше было промолчать.

Незнакомец провел лапой над крестом крестов и золото, и сам крест засияли, полыхнув лучом света.

И началось невообразимое: Ад зашатался, в мгновение ока взревели трубы, и потекли потоки лавы. Манька с ужасом наблюдала, как раскалываются горы и скалы, и рушится свод неба. Черные камни падали, сотрясая и пробивая землю, оставляя воронки, ломая скалы, подхватываемые огненными потоками. Пропасти и каньоны разрезали долину. Она осталась стоять, но боль ворвалась в тело, в каждый нерв.

Манька согнулась, глухо застонав.

Но чешуйчатый будто не замечал ни камней, ни потоков лавы, ни гор и скал из черного камня. Он подхватил ее и через секунду опустил на каменную плиту посредине огненного озера. Вокруг бушевал огонь.

— Господи! Убивают! — закричала она, ползая по плите.

Голос ее дрожал, руки и ноги свело судорогами. Она с ужасом смотрела, как наступает конец света. Огонь был повсюду. Потоки расплавленных черных камней сливались и бурлили, и набрасывались на раскаленные докрасна камни у подножия, куда положил ее чешуйчатый. Дым, вонь и гарь выжигали легкие. Манька сомневалась, что они у нее еще есть. Брызги мгновенно разъедали кожу.

Манька приподнялась, подтягивая под себя ноги, заметив, что, кроме чешуйчатого, еще несколько думающих и сознающих из Дьявольского народонаселения присутствуют при ее смерти. Слегка озабоченные (озлобленные) лица. Стояли твердо, при мечах, разглядывая ее с любопытством (с ненавистью). Они о чем-то переговаривались между собой, кивая головой в ее сторону. Они не боялись огня, казалось, огонь им был нипочем, и голоса их не достигали ее ушей. Они ходили прямо по огню, по лаве, и вряд ли чувствовали ее, но над огненным озером пролетали, опускаясь на плиту рядом. Щупали крылья и поглаживали, пытаясь почистить и уложить, черпая из огненного озера огонь и поливали их, проплывая мимо, как призраки, и точно так же проваливались сквозь землю, иногда становясь чуть плотнее, иногда исчезая дымкой.

Народ поглазел и начал расходится.

Вскоре возле нее остались три возбужденных статных не то старца, не то молодых человека. Они появились последними. Трое о чем-то спрашивали: нашла — не нашла, пригодилось — не пригодилось, но она не понимала, а только кивала головой, крепко сжимая зубы и кулаки, чтобы не разреветься. Потом трое заспорили между собой, и смотрели на нее с удивлением, как на чудо, тыча в нее посохами…

Один из них возложил руки на голову, и голова раскололась надвое.

Боль разлетелась тоже. В каждом месте стала другая — сразу стало легче. Какая-то часть боли вышла наружу, и висела в воздухе, став частью Ада. О том, что Бог создал человека из левой и правой части, Дьявол не однажды пытался ей втолковать, но его слова были не больше, чем образное наставление. Она и раньше чувствовала нечто подобное, когда начинала понимать, что радио не сидит на одном месте, но сейчас она точно знала, где проходит граница между ее землей и землей вампира. Манька пощупала себя, вроде все осталось на месте, попыталась подняться, но ноги не слушались, и она плюхнулась обратно, прислушиваясь к своему новому состоянию три в одном: она, ее левая часть, и правая. А еще было вокруг.

Ужас сыграл с ней злую шутку: испугавшись за себя еще больше, Манька внезапно успокоилась. Ей стало наплевать и на Ад, на свою расстроившуюся сущность, на боль, и на вампиров. Люди улыбались, теперь она видела это так же ясно, как то, что трое приняли ее за знакомую, и улыбнулась им в ответ. Через свою голову, которая в это время пыталась облить ее грязью.

— Не бойся! — попросил один, удержав в своей призрачной и несуществующей руке ее руку.

Манька услышала слова его ясно, почти как голос Дьявола, но другой, радостный и доброжелательный. Голос не летел отовсюду, он исходил из определенного места.

— Она не боится, — сказал второй, и тоже положил руку поверх ладони первого.

— Так надо, — успокоил ее третий, очевидно понимая, что Маньке приходится несладко.

— А как там старик? — спросил один из них, озорно сверкнув глазами.

— Нормально, — Манька пожала плечами. Наверное, они спрашивали ее о Борзеевиче.

— Надо понять, — сказал один из них. — Войти в огонь и понять! Мы не должны мешать…

Все трое шумно заговорили между собой на своем языке. И ушли.

Манька расстроилась, подключая затылочное зрение, чтобы понять, что происходит на другой стороне…

И обомлела, позабыв, что она в Аду.

Земля у Дьявола была настолько неописуемо красивая, что увидеть и умереть — было невеликой платой за ее кадастровые достоинства. Пусть не тем зрением, каким положено…

Похоже, чешуйчатый отнес ее в какой-то парк, или зоопарк, уложив на широкую резную плиту, вокруг которого разливалось небольшое озерцо или запруда… С высокой скалы в озеро красивейшим водопадом, над которым сверкала яркая радуга, падали тонны воды, само озерцо было чуть выше реки, и как-то странно устроено, стекая в реку бурным потоком, а источник, очевидно, был где-то на дне озера… Местность просматривалась далеко, будто она лежала на склоне высокой горы. Впрочем, так оно и было. С плиты, на которую ее усадил чешуйчатый, склон просматривался, как на ладони.