Кому в раю жить хорошо... - Страница 81

Пес бросил прощальный взгляд. Какие чужие были люди, какие далекие — и всегда двое. Он не ненавидел их, он их презирал и боялся.

Человек вонзил нож в бок, разрывая печень и селезенку. Пес сделал последнюю попытку выстоять. И там, где нож разорвал плоть, потекли белые струи тумана, окутывая сознания пса бесконечным правом на жизнь, ограждая от смертного существа. Пес еще был жив, но ум земли уже не видел, где могло бы в теле ютиться сознание. Потерпи чуть-чуть! — попросила земля, отведя от него новый удар. Кровь хлынула горлом.

— Ты нужен мне, я ждал тебя! — пса погладили. Боль ушла. Голос пришел издалека. — Это был страшный сон, но его больше нет…

Я не хотел причинить себе боль! — ответил пес, но не смог сказать. Он не умел говорить, но его ощущения были такими. Пес вильнул хвостом, который был, и которого не было. Он больше не нуждался ни в чем, кроме того, кто гладил его, стирая остатки воспоминаний о немыслимой череде болевых ощущений и чувство голода, которое пес чувствовал всю его короткую жизнь, длинной в одну зиму, весну и лето.

Голос поманил его, и пес побежал — побежал так, чтобы человек не догнал его…

Дьявол закрыл глаза пса, доставая его сознание, принимая каждый удар в землю на себя. Пес ушел, когда обух топора проломил ему череп. Но земля знала: калечат ее, и ей еще надо собрать свидетельства. Она все записала, до последнего вздоха.

Манька плакала. Слезы катились по лицу, и расплавленный Ад остывал.

— Почему остановилась? — строго спросил ее Дьявол.

— Не могу! — всхлипнула Манька. — Пса жалко! Так тяжело…

— Жалеть надо было раньше, когда он был еще жив. А теперь — это сморщенный червь в руке Богов, чтобы остановить тебя, когда ты идешь за ним. Он бился за жизнь, и умер, и снова жив. Его красная глина не имеет своей земли. Она именно я. Моя рука. Мои глаза. Мои уши. У человека глаза и уши тоже самостоятельности не имеют. И каждая клетка отдельный живой организм — они отмирают и нарастают, и делают свою работу. Он не смог бы согрешить, даже если бы захотел. Он не вампир, не оборотень, не проклятый — он не человек. Он не мудр и не глуп. Он не злой и не добрый. Он образ, придуманный мной. Он земля, у которой нет самосознания. Он не имеет крови, которую я мог бы вменить ему в вину. Но смерть его открыла мне: все, кто пришел в его землю, мертвы.

— И я?

— И ты. Но ты подняла его и показала мне, что ты не имеешь к его смерти отношения. Тебя не было, когда люди его убивали.

Манька пересилила себя, заставляя вынуть на поверхность боль пса. Боль стала терпимее.

Расстроенные чувства сразу же перестали ее доставать, гнетущее состояние отлетело как пыль, поднятая ветром при дороге. Лишь холод, когда она думала о вампирах. Это были не люди, и не звери — ум вампира как нож вырезал на живом: «я тебя ненавижу». Не сам вампир, он не умел думать, у него не было памяти, чтобы помнить о том, что он творит. Он был бездушным и жадным, и, возможно, торопился обглодать жизнь до костей. Многие вампиры не боялись признать, что им нравится убивать. И общество смотрело на все, что они делают, сквозь пальцы — еще одно доказательство болезни общества. Никому не приходило в голову достать головой до трагедии жертв, до их боли, до их страха, до их ужаса перед человеком, с которым нельзя существовать в едином пространстве.

Не было безумства в Манькиных воспоминаниях, лишь последние события вырисовывались с предельной ясностью. Вселенная тоже высказалась, когда на самом видном плато символами высекла на камнях: весь мир тюрьма, все люди звери…

Глава 11. Юдоль скорби, тьфу, тьфу, тьфу!

Помяни черта или Дьявола, тут же вдохновлять начинают.

Манька слегка обрадовалась, когда услышала голос, прошедший по Аду, точно так же, как ходил он… может, по Аду, или по Раю, но гораздо приятнее было то место. Земля там отдавала одну любовь и никакой боли своим жителям не несла.

— Серые пустоши жизни — верное средство от всех хворей, — проговорил Дьявол довольно. В голосе прозвучали теплые нотки.

— У меня были родители!.. — задумчиво произнесла она, заставляя себя вспомнить пережитое.

— Закономерно. У всех есть, — с легким пренебрежением ответил Дьявол.

Манька сразу же отодвинула воспоминания подальше от телепатического зрения Хозяина Мыслей.

— Что-то грешников не видать, — она посмотрела налево, направо, прикрыла глаза ладонью, взглянула вдаль.

— Мне просто слышится, или черт притупил твое зрение? — кисло поинтересовался Дьявол.

И сразу же расставил сети. Она вдруг обнаружила себя на вершине горы.

До медного неба было достать рукой, но свод теперь был не таким каменным и висел высоко. Часть того, что она видела затылком, сместилось. Сад-Утопия все еще виделась, но как призрачный мир, частью затылочным зрением, частью глазами. Бледная, едва заметная, в серых тонах и во тьме, как зыбкий мираж из туманной дымки. Изумление вызвал сам факт ее присутствия. Получалось, что она прошла часть Ада, приблизив к себе мир, который мало кто представлял ясно — богатый флорой и фауной, и всем, что Дьявол мог придумать — но каждый верил, что попадет именно туда и будет жить вечно. Даже вампиры — они-то в первую очередь! Но мало ли что у человека роится в голове. Дьявол был гораздо изобретательнее, человеческие фантазии не шли ни в какое сравнение с его фантазиями.

Тем больше было у него причин, не пускать в Утопию кого попало.

Впрочем, не каждому она пришлась бы по вкусу. У Дьявола были свои представления о счастливом существовании. Наверное, не было тут ни сложной техники, ни прочего, к чему привык человек. Модельный бизнес, например. Самодеятельность к добру не вела. Дьявол заботился о чистоте своего тела и не гнушался ни лохмотьями, ни роскошными одеяниями, признавая единственную красоту — красоту духа. А дух человека, как правило, искал красоту не внутри, а снаружи. И все, кто сумел до него дотянуться, были такие же чудаки, как он сам. Теперь Манька мало отличалась от них. Во-первых — после всех унижений и плевков, которыми ее украсили, никакая одежда не помогла бы ей очиститься от скверны, разве что самой отмыться, а во-вторых — именно по этой причине у нее напрочь поменялись взгляды о прекрасном. Радовалась ли, грустила — все это была она. Может быть, красивое платье порадовало бы ее там, в подлунном мире, где телу требовалась одежда, но в Аду пользы от него не было никакой. Нарядная одежда в Небесной Подвселенной была доступна каждому — кто на что горазд. По виду, многие не утруждали себя, одеваясь, как на земле, едва прикрыв тело куском материи. Многие вообще не нуждались в одежде, как тот чешуйчатый, с мечом на бедре. Красиво одевались, но, наверное, самостоятельно. Был бы человек хороший, а человеком считался тот, кто знал и любил Закон, формы обитатели Небес имели разные, да лишь бы крыльям было свободно.