Кому в раю жить хорошо... - Страница 95


К оглавлению

95

Но разве лоботомией или ослеплением успокоишь человека, который видит Дьявола сознанием?

И всего-то ничего — прислушался к себе и понял: или червяк молотит одно и то же, или космический ум прилетел, который и пошутить умеет, и посмеяться, и раздеть и одеть…

Много было в Аду заключено людей. Очень много было самоубийц, много меньше попавшие в результате подстроенного несчастного случая, но, наверное, не так много, как те, которые предпочитали отсидеться на могилке, лишь бы не видеть Дьявола. Не редко, пресытившись, вампиры отчаянно хотели проснуться, чтобы еще раз почувствовать себя человеком — и не могли. Самое смешное, что, однажды накрутив на головы послания, вампиры потом о них не вспоминали. Записи работали как надо, обрабатывая человека с двух сторон двадцать четыре часа в сутки. Манька сразу же натыкалась на них, как только вспоминала. Им бы ума чуть-чуть…

Она побродила еще, но Ад разнообразием не баловал. Она вертела головой, удивляясь, как Ад изменился. И вроде был, а как будто не стало его. Был он не то призрачный, не то видела так. Нащупать могла, а взглядом проникала сквозь камни, и где-то внутри их горел огонь, но не лава, а едва различимый голубой призрачный свет. И стоило начать рассматривать камни, они становились, как мир вокруг нее — Бытием. Смотрела на свет — и камни таяли, а свет становился ощутимее. К Саду-Утопии ближе она не стала, райские кущи были в другой реальности, но тень ее обнаруживала то тут, то там, то позади себя. Как вернуться, она не знала. Кругом была одна и та же пустыня с признаками обгоревших земель, которые приближались к состоянию камня.

— Пошла она, твоя праведница, в гроб со всеми своими прихвостнями! — зло огрызнулась Манька, когда огненная статуя в десятый раз повторила одну и ту же муть.

Ужас заключался в том, что эта умирающая… убитая земля была твердыней Благодетельницы. Она могла исходить ее вдоль и поперек, но парню не станет легче — только собственная земля и его решимость могли открыть ему дорогу к Дьяволу, чтобы тот помог выйти из рабства. Но сознание парня отказалось от земли, не проросло, поклонившись врагу. И она могла хоть сколько взывать к нему — он оброс червями, и проклинал, и ненавидел, и любил, как червь. Ее нехитрые слова были для него слишком сложными, он не умел анализировать, не сомневался, жил, как подсказывало сердце. И каждый раз, когда боль приходила к нему от вампира, он забивался в щель, переставая существовать и в пространстве, и во времени.

— Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие! Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: "где Бог твой?" Вспоминая об этом, изливаю душу мою, потому что я ходил в многолюдстве, вступал с ними в дом Божий со гласом радости и славословия празднующего сонма. Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего, — сладким голосочком, смахивающим на женский, запричитал монумент из огня.

Манька плюнула в монумент смачным плевком, с наслаждением, в отместку, прямо в то место, где у монумента должны были быть глаза. За слабость, за предательство, в червей и Благодетелей…

— Ну пожелала, ну пришел… Надо было хлебушек-то кушать… — с издевкой посочувствовала она.

— Не делай ей больно! — взмолился монумент знакомым мужским голосом, который вызывал изжогу.

— Я бы дров подбросила! — она пнула камень, который был ближе, с угрозой, направляя его в сторону монументально зрелищной головни.

Огненный монумент стал мрачным и угрожающим.

«Если я буду бодать проклятую землю, будет как у меня!» — мгновенно одумалась Манька и подняла камень, рассматривая его. Камень на ощупь был твердым. На вид еще не успел остыть, но сильно холодил руки. Интересно, почему Дьявол сказал, что неугасимое поленье дерево растет в Аду? Хм…

Сама Твердь была не из камня, она была мощной силой, которая валила с ног. Как-то же пропускала в себя, раскрываясь.

Наверное, это был ее камень, у огненных статуй Ад оставался внутри, черти не торопились открыть им червяка. Одним концом мученики упирались в бытие вампира, а вторым… А второго конца не было — земля благословляла вампира в то время, как родное сознание смотрело на нее со стороны и уже ничего не могло сказать. Само бытие вампира земля не видела, но полчища червей манили ее туда, где кипела жизнь, намазанная медом и елеем, политая слезами, — и она отверзала врата каждому, кто посеял в нее свое семя. Угождала, отказываясь принимать как данность и свою смерть, и отсутствие сознания, и боль, которая приходила к ней, стоило настроиться на саму себя. Выдуманная жизнь казалась реальнее, чем та, которую она вела.

— Он выбывает из игры, — высунулся черт из некоторой дали, кивнув на статую. — Не пропадать же энергии, — усмехнулся он ехидной шерстистой рожицей с рожками. — А поленья тут, только смотреть надо наоборот. Забыла?

Манька улыбнулась ему, как старому другу. И в самом деле, она совсем выпустила из виду затылочное зрение. И немедленно исправила оплошность. Черт вприпрыжку следовал за нею, украшаясь цветами. На голову он водрузил перевернутый колокольчик гигантских размеров, на шее болтался венок из слабо сплетенных белых пушистых вперемежку с алыми махровыми цветами, на бедрах вокруг опоясанье из пушистой травы, по низу которого пустил веточки с белыми и синими цветами. Несомненно, черт мнил себя женским полом. Видимо, в Саду-Утопии был вечер или ночь. Везде люминесцировали потоки света, и всюду горел огонь, но не яркий, а серебристо-призрачный. Наверное, тут даже светила были, все-таки это была земля Дьявола. Вернее, Писец, который вел хронологию событий в Небесах — и он имел плоть более плотную, чем земля Поднебесной. То же самое, как если бы не было вампира, и обе земли принадлежали ей одной, и взгляд остановился там, где было тело.

95