— Это не лужа. Мессир обратился к тебе напрямую, минуя землю, и ты пила вино, которое он выдавил из себя. Нечто вроде вибраций. Радость, любовь, презрение, ненависть… Есть вибрации души, есть, когда вибрируют черви, а есть вибрации сознания. Вот ты, слушаешь червяка — он зудит, поворачивая время вспять, одно и то же, и ни жив, и ни мертв. И выжигает живые чувства, которые мог бы родить человек. Сам по себе он не может напоить землю, но ответные вибрации сознания пролились дождем. Мессир вибрирует, как человек, но не человек. Люди могут напоить только свою землю, а он — вселенную. И умеет их собрать. Поэтому, он и твой Бог. Единственный, который может услышать и ответить. Сами по себе вибрации не чувства, чувством они становятся в земле. И не чувства, когда человек слушает и говорит: «Ах, как мне тоскливо!» — а сам уже недоволен и не знает, как убить тоску. Или: «Ай, как мне весело!» — а сам как бы в стороне от этой радости. Или: «Да, я чувствую, что вы говорите правду!» — а сам и верит и не верит, думая о другом. Это мощная сила, которая уходит в землю, — черт покачал с сожалением головой. — Ты не поймешь. Напоить землю дано лишь живому человеку. Когда Мессир сказал, что ты не можешь сказать в землю, он имел в виду, что твои вибрации не достают ее. Чувства к тебе приходят и уходят, но не идут от тебя самой.
— Ну почему же… Я понимаю. В смысле, я поняла, что это такое… Радио — это вибрации некой сущности, которая поселилась в матричной памяти. Моей или вампира. А поселили ее, когда вошли через открытую землю. Получается, я не саму Благодетельницу слышу?
— И ее тоже. Ее присутствие, — поправился черт. — Она всегда может войти в землю и выйти на другом конце. Так червь получает дополнительную силу. Их много, но по большей части они спят или подтачивают незаметно. И только червь, который имеет подпитку на другом конце земли, становится Богом.
— Значит, Дьявол меня немного любит?! — Манька расплылась в довольной улыбке.
— Радость приносит Мессиру живой человек. И никогда не пьет вино радости, но встает утром и видит, как радуется ему земля, и радуется радостью. Мессир дает ему надежду и утверждает на пути. И выпьет радость, когда выйдет на свет из чрева Мессира. Радость приносит вампир — и пьет вино, не оглядываясь. Мессир радуется вампиру больше, нежели другим, он должник его больше других. Именно так он обрастает мифами, что горстка нечестивцев приносят ему немалое удовольствие. Радует его оборотень, он две земли имеет, но выпьет могильный холод — он братом стал убийце души своей. Душа оборотня может и обнимет Бога, если боялась и чтила его имя. Презрение пьет мертвый человек, — черт кивнул на статую, — он не достоин даже произносить имя Бога, которому вольно или невольно пришлось принять на хранение чужое имущество. И за хранение заплатит хозяин его. — Черт передернулся, будто сам принял на хранение головню. И покосился на Маньку. — Но вином легко обманутся. Когда человек в земле — это одно, а когда вышел на финишную прямую — это другое.
— А почему вино? Это не вино, а черте что… Извини…
— Не знаю, — честно признался черт и замолчал, устремив взгляд в одну точку пространства.
Спустя какое-то время, он встрепенулся, немного озадаченный.
— Не хочу тебя расстраивать… — сконфуженно, произнес он, тише обычного. — Вы как виноградная лоза, или смоковницы, или терновник… Он выжимает вас, как виноград, и пьет потом. Раскаивается человек, а сделать уже ничего не может. На каждого червя гроздь рябины. Или сидит на могиле и думает: вот достал я два аршина земли и сохраню ее, и буду в Раю жить со своей землей. Созрел — вишневая наливка получилась. С могил — будничное, на каждый день, не пьянит, но веселит. Вино из оборотня — лечебное, силу прибавляет. Или вампир… Понял, нет у него заступника, испугался — и полилась из него кровь… Самое сладкое и выдержанное вино. Это больше чем вино — это награда. Пьянит очень и сразу. Чуть кислое и терпкое, когда проклятые маются немощью — его на приправы и под хорошую закусь. Сам он с удовольствием поит человека из своего сада, когда с себя собирает — подает всем налево и направо. У него даже прошлогодние листья вином становятся.
— Если черви поели, то плода, наверное, нет, и не поймешь, какое дерево… — рассудила Манька. — Сегодня я пила из его сада, а в прошлый раз мы с Борзеевичем пили из раскаяния оборотней. Сильно не пьянило и силы прибавляло. Раскаивались они здесь, что напали на нас там, а мы отведали и сразу полюбили жить по-человечески… Ну а на земле ты как оказался?
— Я могу опускаться в землю до некоторого уровня. Меня нельзя убить, но можно запечатать. И никто, никто не поспешил выручить меня из неволи! — недоуменно пожаловался черт. — А ведь я старался подать себя с лучшей стороны! Я думал, останусь в темнице навечно… Кричал, звал, выставлялся поверх всех, думал, вот сейчас прислушаются, плюнут, и слезет с меня аббревиатура заклания — а мои слова у вас только необъяснимые желания вызывали и люди плевали не в мою темницу, а в того, кто нечаянно приводил меня с собой. И от этого становилось только хуже. — Черт с восхищением и обожанием уставился на Маньку, признавая ее своей спасительницей. — Боже, как я был счастлив, когда меня нашли!
— А ты помог бы мне вернуться, если бы знал как?
— А зачем знать, надо применить тот же способ! — хмыкнул черт уверенно. — Я буду смотреть на тебя наоборот, а ты выуживай все, что негоже для тебя.
Черт нырнул в Сад-Утопию. Через пару секунд он вынырнул, но как-то неправильно. Спина его была там и там, и смотрел он на нее пристально, и не смотрел в то же время. Манька на минуту-другую потеряно изучала состояние черта, пытаясь применить к нему физический закон, но, похоже, физические законы распространялись лишь на физический свод материи.