Кому в раю жить хорошо... - Страница 76

«Я умерла!» — догадалась Манька.

Теперь она сама была пространством, и ей не было дела ни до матери, ни до отца, ни до нее самой. Она ушла из вселенной, или вселенная умерла вместе с ней… Голоса тыкались, упираясь в стену, где-то далеко-далеко, за пределами сознания, а она лежала внутри самого большого облака, которое исчезало вместе с ней.

Зеркала значительно облегчили жизнь. Оттуда вынуть можно было многое, не истаивая камнями. Видения и камни путались во времени, и теперь она то видела себя среди вампиров — будущий рукотворный миллионер и Царь, истинно изображая Бога воплоти, маршировал между всеми и произносил торжественные речи. То родителей. То вдруг вспоминала приют, когда отец и Баба Яга вытащили ее из кроватки, прибирая к рукам душу. Самая строгая воспитательница стояла в стороне и улыбалась, щупая в кармане пачку банкнот. Сломанные руки ее она не чувствовала, голова, пробитая по кругу кулаками отца, прекратила существовать еще в ведре с водой, куда ее сунули, то ли чтобы утопить, то ли заставить замолчать. И сильно любили ее, нахлестывая скакалкой, один конец которой воткнули в розетку. Не забыли… Избавляясь от потенциальной наследницы.

Теперь она просто наблюдала, как вампиры обзывали ее обидными словами, расположивая к себе ее землю. Боль, как когда она доставала своих могильщиков из камней, была, но не такая сильная — она плыла по течению, как бревно, рассуждая над словами Дьявола.

Сколько мерзости было в уме людей!

Присутствующие облегченно вздохнули. Мать и отец сидели на стульях в разных комнатах: бледные и обездвиженные. Манька чувствовала, как страх матери передается ей. Она была снова в первом по времени инциденте, когда баба Яга переступила порог дома впервые. За окном наступал рассвет.

— Здорово! Это ж надо так-то!

— Это еще что! Я слышал, в городах мозги щекочут волной, будто против такой терапии ведьмаки и те устоять не могут!

— Нам бы зеркал поболее. Зеркала могучую силу имеют. Вот был у меня такой случай, тетка одна наняла меня для дочки своей, а дом у нее большой, каменный, дворец, а не дом. Зеркал насобирали на комнату, обложили ее. А тут дочка ее за руку парнишку ведет. Хорошенький такой. Сделали все как положено. А через год мимо проезжал, дай, думаю, зайду. По дороге того самого парня встретил — лет на шестьдесят выглядит, сморщился, седой, глаза выцвели, тусклые, едва идет, ноги подкашиваются.

— Может, это не он был, родитель? — люди к чему-то готовились.

— Он, он! Мы его сами… Запомнила как надо?

— Запомнила. Теперь-то что? — одна из женщин ходила по комнате взад-вперед и учила слова.

— Обычно мы работаем так, чтобы пациент не знал, и чудесное исцеление само собой произошло. Ну что там, где жертва? Хорошо бы человека.

— Надо так надо! Вот и проверим, как ваш приворот работает, — согласно кивнула сестра отца. — Вас-то уже не будет, а мне все равно! Чего они мне сделают? — она презрительно сплюнула в сторону матери. — Убьют что ли? Ну, морду почистит братушка, так я это переживу. Ты не одна тут, — указала Валентина Бабе Яге. — Теперь я буду хозяйкой, а ты мне не мешай!

— Не смей мне говорить ты, ты поняла?! — Баба Яга грубо поставили на место сестру отца. — Тащите ко мне это грязное животное! — приказала она, и три человека сорвались с места, исчезая за каменным выступом, в которой Манька опознала часть комнаты.

Где-то там был отец.

Сеструха осеклась, желваки ее шевельнулись, но она промолчала. Баба Яга не собиралась уступать.

— Да ладно, — успокоила ее Баба Яга, усмехнувшись. — Не обижу! Роднее тебя у Михаила никого нет. Не будет он твоим. Пока не будет. Он покорно ушел к Малине. Она тебя знает, а это, знаешь ли, получится — не получится, бабушка надвое… Мы тут в такую историю влипли, проколоться нам нельзя. Думаешь, поймет, если вспомнит? Ты не о моем статусе думай, а о своей безопасности. Смири гордыню-то! О богатом мужике твоем пекусь. Получится, даром отдам, не нужен он мне. Мне не только ты доверилась, да вот хоть бы матушку твою возьми! Никто не жаловался. Ты просила развести, я обещание выполняю. Уж и не знаю, от скуки или по милосердству моему. Будет он твоим, увидишь.

Тетка Валентина осклабилась, но вымученность и сомнение все же были заметны на ее лице. По видимости, ей ничего не оставалось, как довериться слову Бабы Яги и ее помощников.

«Надо бы проверить, жива ли еще родственница! — подумала Манька и вдруг осеклась на полумысли. Она раскрыла рот, рассматривая свою опекуншу.

Валентина сморщилась, и явно проступил крючковатый нос, знакомый ей с самого детства.

Старуха никогда не рассказывала ей ни об отце, ни о матери. Вряд ли она вообще помнила, что самый богатый человек был ее сводным братом. Сколько себя помнила, тетка, приютившая ее, всегда оставалась сварливой и злобной старушенцией. Манька опешила от такой внезапной перемены, которая произошла с нею за пару лет. Правда, она и не старилась, как другие соседки. Маньку за племянницу тетка не признавала — навязали. Здесь она была неузнаваемо молодая, глаза другие, другой голос…

Мать пошевелила рукой, пытаясь приподнять ее, и что-то промычала, едва пошевелив губами.

— Мы тебя, Малина, в жертву принесли нашему незабываемому Дьяволу, чтобы он в наш малинник почаще захаживал! — с хохотом прояснила ситуацию пигалица из городских, со злобной усмешкой и алчностью в глазах. Она чаще оставалась за спиной Бабы Яги, следуя за нею, как тень, услужливая и молчаливая.

«Надо же, голосок прорезался!» — Манька чуть-чуть раздвинула границы своего видения, стараясь открыться камню и достигнуть пределов, где лежал отец. Само восприятие давалось ей с трудом. И зеркала все еще мешали. Пространство то и дело пыталось слиться с адским огнем, и тогда все голоса становились лживыми и отвечали ей на каждую мысль именно так, как она ожидала наперед, Ад был не то место, где человек мог думать.